Мнения

Мы его никогда не забудем

25 0 1409

29.10.2018АвторЛариса Гульцева

«Я умираю от простой хворобы
На полдороге к истине и чуду.
На полдороге, победив почти,
С престолами шутил, а умер от простуды. (..)
Прости, никто из нас дороги не осилил.
Да и была ль она, дорога, впереди?!
Прости меня, свобода и Россия.
Не одолел я целого пути!.. (..)

Прости меня, я вновь тебя не понимаю,
Я – твой погибший замысел,
Прости...»

Под последние слова доблестного графа Резанова кто только не утирал слез. Караченцов играл его почти 25 лет – это больше тысячи спектаклей. И каждый раз – будто впервые. И каждый раз – заплаканный зал. Вся прекрасная его половина всегда чувствовала себя немного Кончиттой. Всегда оплакивала обретенную за каких-то 2 часа и навсегда потерянную любовь. «Юнона и Авось» – культовая, легендарная. Ее посмотрели миллионы. Пьер Карден, ценитель красоты и геометрических линий, тоже влюбился в почти математическую точность, с которой сделан спектакль и даже возил его во Францию – своим показать. Спектакль не сходит с афиш «Ленкома» 37 (только вдумайтесь!) лет, а билеты, как в премьерный  год, нужно покупать за месяц, а то и два: разберут. Количество желающих увидеть вживую трагическую историю любви российского путешественника и американской красавицы из года в год только растет. Актерские составы меняются, зрительская любовь – неизменна. Певцов, Раков, Шкаликов. Три поколения исполнителей главной роли. Но с первым все равно не может сравниться никто. Сейчас на «Юноне» можно лишь прослезиться. В 80-е нельзя было не обреветься, с потоками слез теряя тушь с ресниц и неловко скатывая на щеках тональный крем «Балет». Те, кто постарше, говорят: в Караченцова невозможно было не влюбиться. И его мощнейшая энергетика пробивает даже холодное стекло мониторов и телеэкранов. Телеверсия, снятая в 83 году, тоже не оставляет равнодушными. Сорокалетний мятежный граф влюблен, мужественен и прекрасен. Мне повезло чуть  меньше. Я видела спектакль гораздо позже. Караченцову было уже далеко за 50. И энергии и харизмы уже не хватало на весь большой зрительный зал.

Для меня Караченцов навсегда останется обаятельнейшим бандитом в узких джинсах, вечно шепчущим в свой красно-белый шлем: «Приём-приём, это Урри». «Приключения Электроника» в детстве я знала наизусть, смотрела бессчетное количество раз. Про съемки есть байка. Когда снимали сцену, в которой собака Рэссии отгрызает дуло пистолета преступника, подготовили два игрушечных ствола – с подпиленным дулом и целым. Их должны были быстро поменять и склеить два кадра на монтаже. Но собака на первом же дубле действительно откусила полпистолета. Большие глаза удивленного Караченцова, конечно, остались в итоговом варианте фильма. Урри – далеко не главный герой. Казалось бы, достался незначительный эпизод. Но какой запоминающийся. В кино у Николая Петровича толком и не было главных ролей. Всё на втором плане. Парадокс, но, несмотря на это, его любили как-то всенародно и преданно. Даже те, кто не могли увидеть главных партий в московском «Ленкоме».

Самая, пожалуй, громкая главная роль в кино – Бусыгин в вампиловско-мельниковском «Старшем сыне». Всё остальное – «эпизодическое лицо». Билл Кинг в «Человеке с бульвара Капуцинов», маркиз Рикардо в «Собаке на сене»,

Васька из «Белых рос».

Известный кинокритик Антон Долин окрестил Караченцова советским Бельмондо. И сходство, действительно, есть. Оба не красавцы, оба – мужественны до безобразия, оба – невероятно обаятельны. Не зря же первый  – официальный голос второго в СССР-овском прокате.

Писать о Караченцове в прошедшем времени до сих пор не получается. Его Резанов тысячи раз умирал московскими вечерами. Но оказался бессмертным. Как умирал каждый раз его Лаэрт, смертельно раненный «Ленкомовским» Гамлетом. И живет до сих пор в памяти зрителей.

«Юнону и Авось» играют уже 37 лет. На два года дольше, чем Кончитта ждала своего героя. Но даже сейчас ни с Певцовым, ни с Раковым, ни со Шкаликовым этот спектакль не ассоциируется. Когда произносят его название – перед глазами всегда Николай Петрович в свободной белой рубахе. У меня – два плана накладываются друг на друга. Вижу Караченцова и где-то за кадром слышу голос совсем юной еще Анны Большовой.

И слезы на глазах, как тогда, в темном зале «Ленкома».

«Двадцать лет в ожиданьи прошло,

Ты в пути, ты все ближе ко мне.

Ты поборешь всемирное зло...

Я свечу оставляю в окне».